Сайт
БД
Клеткокалькулятор
Леонид Кудрявцев, "Крысиный король". Это серия (3,5 книги и рассказ).
Показать скрытый контент
— ...Именно так мой дедушка обманул человека, — сказал крысенок, которого звали Рала.
— Нет, — промолвил крысиный король. — Всего лишь нарушил свою клятву. Не более.
Он окинул внимательным взглядом расположившихся перед ним полукругом крысят и слегка улыбнулся.
— А разве обман и нарушенная клятва не являются одним и тем же? — спросил Рала.
— Нет. Обман — это высокое искусство. Настоящая крыса никогда не опустится до того, чтобы нарушить свою клятву. Она её выполнит, но так...
Глаза крысиного короля были отрешенными. Он несколько раз качнул хвостом из стороны в сторону.
Один из крысят ткнул Ралу носом в бок и пропищал:
— Давай поговори с ним еще. Может, он нам что-нибудь расскажет.
Рала поднял мордочку и хотел что-то спросить, но тут крысиный король сказал:
— Конечно, настоящая крыса всегда держит свое слово. Но ее клятва похожа на сладкую булочку с запеченной внутри иголкой. Тот, кто попытается эту булочку съесть, обязательно уколется.
— Расскажи нам историю, — попросил Рала.
— Хорошо. — Крысиный король решительно тряхнул головой. — Я расскажу вам... Может быть, послушав эту историю, вы поймете, что такое клятва крысы.
— Нет, — промолвил крысиный король. — Всего лишь нарушил свою клятву. Не более.
Он окинул внимательным взглядом расположившихся перед ним полукругом крысят и слегка улыбнулся.
— А разве обман и нарушенная клятва не являются одним и тем же? — спросил Рала.
— Нет. Обман — это высокое искусство. Настоящая крыса никогда не опустится до того, чтобы нарушить свою клятву. Она её выполнит, но так...
Глаза крысиного короля были отрешенными. Он несколько раз качнул хвостом из стороны в сторону.
Один из крысят ткнул Ралу носом в бок и пропищал:
— Давай поговори с ним еще. Может, он нам что-нибудь расскажет.
Рала поднял мордочку и хотел что-то спросить, но тут крысиный король сказал:
— Конечно, настоящая крыса всегда держит свое слово. Но ее клятва похожа на сладкую булочку с запеченной внутри иголкой. Тот, кто попытается эту булочку съесть, обязательно уколется.
— Расскажи нам историю, — попросил Рала.
— Хорошо. — Крысиный король решительно тряхнул головой. — Я расскажу вам... Может быть, послушав эту историю, вы поймете, что такое клятва крысы.
Т. Пратчетт Удивительный Морис и его ученые грызуны
Показать скрытый контент
Окорок лежал в мешке. Он чуял других крыс поблизости, а также собак и кровь. Особенно кровь.
Он прислушивался к собственным мыслям, но они были как тихое жужжание насекомых на фоне грозы его ощущений. Обрывки воспоминаний всплывали перед его внутренним взором. Клетки, паника, белая крыса. Окорок. Так его звали. Странно. Раньше ни у кого не было имён. Раньше мы просто различали друг друга по запаху. Темнота. Темнота внутри, позади глаз. Это был Окорок. Всё остальное снаружи было чем-то другим.
Окорок. Я. Вожак.
Красный гнев всё ещё бродил в нём, но теперь он приобрёл форму, как глубокое ущелье придаёт форму реке, заставляя её становиться уже и течь быстрее; оно даёт реке направление.
Он слышал голоса.
— Давай просто добавим его к остальным, никто и не заметит…
— ОК, я сейчас немного потрясу мешок, чтобы его разозлить…
Мешок потрясли, но Окорок не стал злее, потому что в нём уже не было места для ещё большего гнева.
Мешок болтался из сторону в сторону, когда его несли к загону. Голоса людей стали громче, запахи интенсивней. На короткое время все затихли, пока из мешка вытряхивали его содержимое. Но в то время, как Окорок упал на кучу барахтающихся крыс, люди принялись кричать с прежней силой.
Зубами и когтями он пробил себе дорогу наверх и увидел, как в загон запустили рычащего пса. Пёс схватил первую попавшуюся крысу зубами, коротко потряс её и отбросил безжизненное тельце в сторону.
Крысы пытались убежать.
— Идиоты! — заорал Окорок. — Работайте вместе! Все вместе вы можете этому ловцу блох сорвать мясо с костей!
...
Окорок откатился в сторону и вскочил на лапы, но в боку у него осталась глубокая рана от собачьих зубов.
Другие крысы всё ещё сновали, пытаясь забраться подальше от пса. Они образовали спутанную кучу, в которой каждая крыса пыталась быть в самом низу.
Окорок сплюнул кровь. — Ну хорошо, — прорычал Окорок и подвинулся ближе к собаке. — Теперь ты узнаешь, как умирает настоящая крыса!
Вокруг Загара другие крысы пытались взобраться вверх по ограде. Идиоты, думал он. Четверых или пятерых из вас хватило бы, чтобы любой пёс пожалел о том, что был рождён. Но вы только снуёте в страхе и позволяете разобраться с собой по очереди.
Пёс оторопело моргал, уставившись на Загара, и тихо рычал.
— Ну давай, ты Ккрркк, — сказал Загар достаточно громко, чтобы люди тоже его услышали. — Сейчас я тебе покажу, что такое крыса.
...Загар не бегал так, как должна бегать крыса. Он скорее прижимался к земле, как профессиональный борец. Загар царапнул собаку по шее и исчез. Пёс развернулся, и опять обнаружил крысу не там, где она должна была быть. В свои прошлые выступления в крысиной яме он имел дело с крысами, которые пытались убежать. Но крысы, которые оставались всё время рядом… Это было нечестно!
...Загар тем временем бегал вокруг лающего и вертящегося как юла пса. Он ждал подходящего момента…
И когда он увидел место, которое искал, он прыгнул вперёд и укусил покрепче.
Пёс завёл глаза. Та его часть, которая имела интимный характер и интересовала только его и самок, вдруг сильно заболела.
Он завыл и начал хватать воздух пастью. И потом он попытался в общей суматохе выбраться из загона. Он выпрямился, в отчаянии царапая когтями по гладкой деревянной стене.
Загар прыгнул ему на хвост, пробежал по его спине, прыгнул ему на нос, и оттуда перепрыгнул через загородку.
Я контролирую внутреннюю тьму, из которой происходит любая темнота. Я — больше чем крыса. Если бы я не был чем-то большим, чем крыса, я был бы ничем. (Опасный Боб)
Он прислушивался к собственным мыслям, но они были как тихое жужжание насекомых на фоне грозы его ощущений. Обрывки воспоминаний всплывали перед его внутренним взором. Клетки, паника, белая крыса. Окорок. Так его звали. Странно. Раньше ни у кого не было имён. Раньше мы просто различали друг друга по запаху. Темнота. Темнота внутри, позади глаз. Это был Окорок. Всё остальное снаружи было чем-то другим.
Окорок. Я. Вожак.
Красный гнев всё ещё бродил в нём, но теперь он приобрёл форму, как глубокое ущелье придаёт форму реке, заставляя её становиться уже и течь быстрее; оно даёт реке направление.
Он слышал голоса.
— Давай просто добавим его к остальным, никто и не заметит…
— ОК, я сейчас немного потрясу мешок, чтобы его разозлить…
Мешок потрясли, но Окорок не стал злее, потому что в нём уже не было места для ещё большего гнева.
Мешок болтался из сторону в сторону, когда его несли к загону. Голоса людей стали громче, запахи интенсивней. На короткое время все затихли, пока из мешка вытряхивали его содержимое. Но в то время, как Окорок упал на кучу барахтающихся крыс, люди принялись кричать с прежней силой.
Зубами и когтями он пробил себе дорогу наверх и увидел, как в загон запустили рычащего пса. Пёс схватил первую попавшуюся крысу зубами, коротко потряс её и отбросил безжизненное тельце в сторону.
Крысы пытались убежать.
— Идиоты! — заорал Окорок. — Работайте вместе! Все вместе вы можете этому ловцу блох сорвать мясо с костей!
...
Окорок откатился в сторону и вскочил на лапы, но в боку у него осталась глубокая рана от собачьих зубов.
Другие крысы всё ещё сновали, пытаясь забраться подальше от пса. Они образовали спутанную кучу, в которой каждая крыса пыталась быть в самом низу.
Окорок сплюнул кровь. — Ну хорошо, — прорычал Окорок и подвинулся ближе к собаке. — Теперь ты узнаешь, как умирает настоящая крыса!
Вокруг Загара другие крысы пытались взобраться вверх по ограде. Идиоты, думал он. Четверых или пятерых из вас хватило бы, чтобы любой пёс пожалел о том, что был рождён. Но вы только снуёте в страхе и позволяете разобраться с собой по очереди.
Пёс оторопело моргал, уставившись на Загара, и тихо рычал.
— Ну давай, ты Ккрркк, — сказал Загар достаточно громко, чтобы люди тоже его услышали. — Сейчас я тебе покажу, что такое крыса.
...Загар не бегал так, как должна бегать крыса. Он скорее прижимался к земле, как профессиональный борец. Загар царапнул собаку по шее и исчез. Пёс развернулся, и опять обнаружил крысу не там, где она должна была быть. В свои прошлые выступления в крысиной яме он имел дело с крысами, которые пытались убежать. Но крысы, которые оставались всё время рядом… Это было нечестно!
...Загар тем временем бегал вокруг лающего и вертящегося как юла пса. Он ждал подходящего момента…
И когда он увидел место, которое искал, он прыгнул вперёд и укусил покрепче.
Пёс завёл глаза. Та его часть, которая имела интимный характер и интересовала только его и самок, вдруг сильно заболела.
Он завыл и начал хватать воздух пастью. И потом он попытался в общей суматохе выбраться из загона. Он выпрямился, в отчаянии царапая когтями по гладкой деревянной стене.
Загар прыгнул ему на хвост, пробежал по его спине, прыгнул ему на нос, и оттуда перепрыгнул через загородку.
Я контролирую внутреннюю тьму, из которой происходит любая темнота. Я — больше чем крыса. Если бы я не был чем-то большим, чем крыса, я был бы ничем. (Опасный Боб)
И. Тропов, "Крысолов"
Показать скрытый контент
Держать руль пришлось одной рукой.
Лужи разлетались темными волнами, ветер бил в бок, и машину то и дело несильно вело вправо, но Стас не сбрасывал скорость.
Успеть, успеть…
Правую руку держал на правом сиденье. Там, где лежала Белоснежка. Втягивала воздух редко и тяжело. Открыв пасть, но все равно с трудом, едва слышно…
Серый, встав на заднем сиденье, положил лапы на подголовник, приник к спинке переднего сиденья. То смотрел на Белоснежку, то кидал тревожные взгляды на Стаса, словно хотел что-то спросить, да только понимал, что сейчас не до него…
Красные, словно вымазанные клюквенным вареньем глазки еще открываются, но все реже и реже…
Под пальцами шевельнулось, Белоснежка прильнула мордочкой к пальцам.
– Не дергайся, девчонка… Не шевелись. Стас двинул правой рукой – так, чтобы пальцы чуть касались ее носа. Чтобы ей не приходилось тянуться за рукой.
– Терпи, милая, терпи… Сейчас, почти приехали…
...Яму рыть не пришлось.
Она уже была готова. То ли ротный распорядился, тот, который его встретил…
Нет. Наверно, Роммель.
Стас вернулся к машине, открыл дверцу, нагнулся, протянул руки…
Сами собой руки остановились. То, что лежало на сиденье – было какое-то чужое. Словно это не неподвижная Белоснежка с простреленным животом – а что-то… кто-то чужой. Лишь притворяющийся коченеющим трупом Белоснежки. Кто-то чужой, только и ждущий, чтобы к нему прикоснулись…
Дотрагиваться совершенно не хотелось.
Стас оскалился. Чужой?! Прыгала на пистолет, ради тебя, защищая тебя, спасая, рискуя своей жизнью – ради тебя! А теперь, значит – чужой?!
Стас скрипнул зубами и осторожно, будто теперь это имело значение, подсунул руки под тельце, под бинты, темные и заскорузлые от засохшей крови.
И все же это было чужое… И будто бы тяжелее. Живая Белоснежка была легче.
Стас развернулся и пошел за придорожные кусты, в деревца.
Присел на корточки, осторожно уложил Белоснежку в вырытую яму.
Наверно, полагается сказать что-то… Что-то хорошее, честное, от души…
Но только…
Та Белоснежка, которой это все хотелось сказать, была не здесь. В памяти, в закоулках души, в сердце – где угодно, но только не здесь.
Здесь был лишь холодный трупик. Трупик крысы-альбиноски с простреленным животом. И все.
Черт бы побрал того графского ратника! И его, и его напарника, и Графа, и всю его новую ферму!
Стас зачерпнул горсть земли – холодной, влажной, почти жидкой грязи… Словно не горсть земли, а плевок… Но никуда не деться. Занес руку над могилой…
Под рукой пискнуло так, что Стас потерял равновесие и завалился вбок. Чуть не упал, оперся на правую руку – прикусил губу, чтобы не застонать от боли.
Из-под левой руки вынырнул Роммель. Встал на краю могилы, словно оттесняя от нее Стаса.
Или отгоняя.
Да, отгоняя. Этот взгляд…
Что ж. Может быть, он и прав.
Виноват.
Стас поднялся, шагнул прочь. Еще раз оглянулся.
Роммель все так же неподвижно стоял на задних лапах. Загораживая могилу с Белоснежкой, неотрывно глядя ему вслед.
Поодаль замерли Лобастый, Рыжик, Скалолазка, Ушастик… Как-то неуверенно ежась и старательно не глядя в глаза…
Стас отвернулся и пошел к фуре. Медленно, без резких движений, словно нес полный кувшин. Чтобы не расплескать ярость, жгущую изнутри. Не расплескать раньше времени.
Лужи разлетались темными волнами, ветер бил в бок, и машину то и дело несильно вело вправо, но Стас не сбрасывал скорость.
Успеть, успеть…
Правую руку держал на правом сиденье. Там, где лежала Белоснежка. Втягивала воздух редко и тяжело. Открыв пасть, но все равно с трудом, едва слышно…
Серый, встав на заднем сиденье, положил лапы на подголовник, приник к спинке переднего сиденья. То смотрел на Белоснежку, то кидал тревожные взгляды на Стаса, словно хотел что-то спросить, да только понимал, что сейчас не до него…
Красные, словно вымазанные клюквенным вареньем глазки еще открываются, но все реже и реже…
Под пальцами шевельнулось, Белоснежка прильнула мордочкой к пальцам.
– Не дергайся, девчонка… Не шевелись. Стас двинул правой рукой – так, чтобы пальцы чуть касались ее носа. Чтобы ей не приходилось тянуться за рукой.
– Терпи, милая, терпи… Сейчас, почти приехали…
...Яму рыть не пришлось.
Она уже была готова. То ли ротный распорядился, тот, который его встретил…
Нет. Наверно, Роммель.
Стас вернулся к машине, открыл дверцу, нагнулся, протянул руки…
Сами собой руки остановились. То, что лежало на сиденье – было какое-то чужое. Словно это не неподвижная Белоснежка с простреленным животом – а что-то… кто-то чужой. Лишь притворяющийся коченеющим трупом Белоснежки. Кто-то чужой, только и ждущий, чтобы к нему прикоснулись…
Дотрагиваться совершенно не хотелось.
Стас оскалился. Чужой?! Прыгала на пистолет, ради тебя, защищая тебя, спасая, рискуя своей жизнью – ради тебя! А теперь, значит – чужой?!
Стас скрипнул зубами и осторожно, будто теперь это имело значение, подсунул руки под тельце, под бинты, темные и заскорузлые от засохшей крови.
И все же это было чужое… И будто бы тяжелее. Живая Белоснежка была легче.
Стас развернулся и пошел за придорожные кусты, в деревца.
Присел на корточки, осторожно уложил Белоснежку в вырытую яму.
Наверно, полагается сказать что-то… Что-то хорошее, честное, от души…
Но только…
Та Белоснежка, которой это все хотелось сказать, была не здесь. В памяти, в закоулках души, в сердце – где угодно, но только не здесь.
Здесь был лишь холодный трупик. Трупик крысы-альбиноски с простреленным животом. И все.
Черт бы побрал того графского ратника! И его, и его напарника, и Графа, и всю его новую ферму!
Стас зачерпнул горсть земли – холодной, влажной, почти жидкой грязи… Словно не горсть земли, а плевок… Но никуда не деться. Занес руку над могилой…
Под рукой пискнуло так, что Стас потерял равновесие и завалился вбок. Чуть не упал, оперся на правую руку – прикусил губу, чтобы не застонать от боли.
Из-под левой руки вынырнул Роммель. Встал на краю могилы, словно оттесняя от нее Стаса.
Или отгоняя.
Да, отгоняя. Этот взгляд…
Что ж. Может быть, он и прав.
Виноват.
Стас поднялся, шагнул прочь. Еще раз оглянулся.
Роммель все так же неподвижно стоял на задних лапах. Загораживая могилу с Белоснежкой, неотрывно глядя ему вслед.
Поодаль замерли Лобастый, Рыжик, Скалолазка, Ушастик… Как-то неуверенно ежась и старательно не глядя в глаза…
Стас отвернулся и пошел к фуре. Медленно, без резких движений, словно нес полный кувшин. Чтобы не расплескать ярость, жгущую изнутри. Не расплескать раньше времени.
Ну и рассказы:
Альфред Элтон Ван Вогт, "Крыса и змея (The Rat and the Snake)"
В. Выставной, "Крыса, будь человеком!"
А. Покровский, "Он и Она"
